(Отрывки.)
От автора
Была уже глубокая осень: листья почти облетели, просёлки совсем развезло, вот-вот наступят серьёзные заморозки... Было ветрено. По серому, чуть подзолоченному поостывшим уже солнышком, небу плыли синие облака, они возникали вдруг, и таяли так же внезапно, словно кто-то незримый, но очень могучий, курил трубку мира. И ветер был тёплый.
Он, охваченный творческим настроением, сидел у окна и пытался ловить, вернее улавливать и концентрировать эти любимые, страстные волны - обычная предписьменная подготовка.
Он, взволнованный и томимый, то смотрел за окно на деревья и небо, и вслушивался в звуки улицы, то ворошил фотографии, пристально вглядываясь в лица и окружающие их пейзажи... И всё никак не мог выбрать тона для изложения этой истории. Хотелось быть честным но неправдивым, ироничным но незлым... свободным и бодрым, ибо свобода, в его понимании, - это умение - умение своевременно определить доступный тебе предмет радости и...
Радоваться!
**
Всю зиму...
Всю зиму Саша Лобз амурничал, попивал и сочинял такое, что нельзя давать детям.
В марте его скрутило и поставило перед выбором. Как всегда, выбрал положительное... продолжительное... желательное.
Вытаскивался просто: сбрил усы, вспомнил вкус здоровой, физкультурной жизни, почистил печень... Рецепт так же несложен: раз в неделю, перед баней, натощак, полстакана лимонного сока и столько же растительного масла. Плюс бег и гантельная гимнастика.
Четырёх стаканов оказалось довольно - пятый не пошёл, было настолько противно, что чуть не вырвало. Это сигнал - всё!
Четыре недели не жонглировал амурами. Иллюзорская звонила, стучала, умоляла и даже угрожала... Саша не реагировал, вернее не реагировала она, то есть, он объяснил ей суть происходящего, но снег таял так стремительно, коты и кошки выли так раздражительно...
Ах, Таня... - не выдержал однажды исцеляющийся, - Или у тебя нет параллельного курса?
Что!? Что за пошлые намёки!?! - взвизгнула она и бросила трубку. Сразу стало легче.
В апреле купил новый велосипед.
Надо отметить, Канализадвинск конечно не Чикаго и не Париж, но мировая мода доволакивается и сюда. Так, к примеру, роликовые доски, а потом и коньки...
Площадь Зажарина, с её идеальным покрытием, быстро снискала популярность у прогрессивных слоёв населения и стала местом всеобщей роллерской тусовки. Саша разумеется тоже примкнул, причём без промедленья - вот чем отличается супермен от простомена или мужика-забулдыги - мобильность, сиречь, реакция плюс готовность. Но суперменом Саша никогда не был, и вряд ли им станет: пару раз ощутив черепно-мозговыми рецепторами болькую твёрдость асфальта, он стал осторожничать, выбирать дорожки попрямее, а потом и вовсе отстранился, ибо денег на хорошую защиту всегда не хватало... а головы было жаль... и копчика... и маме надо было помогать... В принципе, можно кататься тихо - без подскоков, прыжков и всяких там пируэтов... но разве так интересно?
**
В этом году...
В этом году жизнь канализадвинцев настолько похорошела, а рынок настолько насытился, что процентов тридцать живого населения пересело на горные велосипеды, причём, это уже были не те первые китайские уродцы сваренные из водопроводных труб, а настоящие маунтинбайки: хромолевые, алюминиевые, карбоновые и даже титановые, солидных зарубежных фирм: "Трек", "Кляйн", "Гари Фишер", "Скотт", "Джи Ти"... "Мерида". Обновились и расширились местные велоклубы, в системе ИНТЕРНЕТ появилась местная велозона, издавался местный веложурнал и всё такое... Но потом у государства случились критические дни, вельможей взгнобило, запахло чугунными занавесками и панталонами "кузькиной матери": велоаксессуары стали почти недоступны, а хорошие машины опять отдалились за пределы мечтаний... Как сказала одна клиентка Лобза, успевшая вкусить райского зарубежья: "И жить стало не за чем сразу!"
Вернёмся же к тому времени, когда...
**
Сэкономив на алкоголе...
Сэкономив на алкоголе, мясе и шоколаде для дам, Саша Лобз, осилил... осилил двухподвесочную "Мериду" по имени Redskins. Вот такой парадокс: барышня, а, поди-ка ж, "краснокожий", да ещё сине-жёлтых мастей.
В чём тут кураж? - спросил Саша продавца.
В цене.
Не понял?
За такие бабки - такая тачка! Полный алюм... - во взгляде грусть знатока, мол, надеюсь вы понимаете о чём идёт речь, - Задняя втулка и переключатель - "Shimano STX", передняя вилка и задний амортизатор - "RST", передний переключатель и грипсы - "Sachs"... Короче, такой двухподвесочник за 700 баксов - это подарок судьбы!
Понял... - тихо закруглил Лобз и погнал свой "Краснокожий Мериду" домой.
**
**
Как-то в пятницу...
Как-то в пятницу, вечером, Саша возился с "краснокожим": чистил и смазывал цепь, регулировал тормоза... ухаживал.
Раздался телефонный звонок. Пришлось оторваться и вытереть руки.
Слушаю.
Привет это я, Пригожин!
Привет.
Что делаешь?
Ухаживаю.
Пригожин не уловил интонации и не оценил этого слова. Он был занят собой.
Я нашёл! - радостно кричал Митька.
Что?
То, что тебе надо!
Что именно? Мне много чего надо... к примеру шлем.
Велотрофи!
Велотрофи?
Да, велотрофи! Клуб "Шарабан"! Я распечатал их план походов на этот сезон! Могу занести!
Заноси. А почему "Шарабан"?
Не знаю!
**
Велотуристский клуб "Шарабан"...
Велотуристский клуб "Шарабан" старейший в Канализадвинске. Он настолько стар, что даже велоаксакалы путаются в точной дате его основания. Одно установлено твёрдо: председатели меняются каждые четыре года.
Леонид Эдуардович Пирожковский руководил клубом третий год, и втайне помышлял протиснуться на второй срок. Руководил он неплохо: с огоньком и добрым юмором, не гнобил и не принуждал против воли... Короче, всё у него было в меру за исключением пожалуй одного: страсть как любил пошмалять из стартового пистолета. Бывало затявкает на него какая-нибудь шавчонка, так он в неё всю обойму и разрядит, и скажет ещё: "Вот тебе мерзавка! Вот! Вот! Вот! Знай наших и другим передай, чтобы тоже боялись!" В этой связи ход "Шарабана" слышался за версту, а то и за две-три. И есть в этом чудачестве полезная грань, ибо возраст шарабанцев колышется в пределах от 9 до 98 включительно - эдакая велозмея километра в четыре. Впрочем...
Лобз клюнул сразу и заглотил наживку глубоко. В распечатке, какую принёс Митька, чёрным по белому говорилось что основное отличие "Шарабана" от других велоклубов - это спортивная ориентация, а ни какая другая... что "Шарабан" не ждёт, то есть, запоносил, братан, так и греби себе взад - на электричку - неча другим кайфы, так сказать, парафинить... Но самое пожалуй сладостное для Лобза состояло в следующем: обещался быстрый темп езды по горам, лесам и болотам, при том, что ни один из участников не знаком с маршрутом в деталях, сиречь, каждый должен быть максимально сосредоточен - тут тебе и спортивное ориентирование, и безупречное владение инвентарём, и хорошее знание собственного организма...
Ну дружище, выручил! - казалось ещё чуть и Лобз взорвётся от радости, - Предлагаю по рюмочке! Ты как?
Пожалуй. - Пригожин тоже светился, светился чувством выполненного долга.
Молоко показалось вкуснее обычного, даже хмельным показалось молоко.
Глянь, тут и на это воскресенье есть походец... Вот: в 7:25, на Курбатовском вокзале, у пригородных касс... Поедешь? - чувствовалось что Митька завидует.
Во что бы то ни стало! - он подошёл к велосипеду и нежно погладил седло.
**
Ночь перед выездом...
Ночь перед выездом Саша провёл без сна, всё пытался представить как это будет, и не отстанет ли он сильно - всё-таки трофи. Все знают, из телерепортажей, о суровой жизни кемелтрофистов. Надел зубастые покрышки и снял крылья. Потом опомнился и поставил крылья на место. Раза три смазывал цепь, тросики, переключатели, подрегулировал тормоза. Тщательно протёр раму, руль, седло... Собрал вещи. Глядя на рюкзак, посидел-подумал - не забыл ли чего. Забыл: аптечку, ножик, спички, компас и карту, на всякий случай. Восполнил недостачу, взвесил рюкзак: три восемьсот, - "Как новорожденный!". Посмотрел на часы: 2: 53 по полуночи. Надо постараться поспать. Завёл будильник на 5-ть, лёг, закрыл глаза. Сердце билось, точно девушка в руках нежеланного кавалера, веки дрожали и не держались в закрытом положении. Мучился минут сорок, потом встал, включил компьютер, и до звонка будильника стучал клавишами.
Получилось чуть-чуть не потеме. Впрочем...
***
Лето. Ночь. Разврат колышет мысли.
Скучной девы тянется рука.
На дорогу ёжики зачем-то вышли,
И зачем-то я валяю дурака.Я пою бельканто о свободе,
Я пою курорты в небесах,
Вопреки испорченной природе,
Заключённой в пылких телесах.Дева смотрит, веки не смыкая,
Дева ждёт и дышит красотой,
Тонкими бровями намекая
На квартирный бархатный покой.Скучно дева! Мне с тобою скучно...
Ты меня не видишь с потолка -
Мне одна оранжевая тучка
Красные играет облака.Ёжик съёжился под импортною шиной.
Я устал, разыгрывая фарс.
Я взрываю райскую картину
И на адский улетаю Марс.И с высот неправильной планиды
Я взираю с юмором на то,
Как вы с луком жарите акриды
И гуляете в изысканных пальто.**
Курбатовский вокзал...
Курбатовский вокзал был крупнее двух других железнодорожных вокзалов города Канализадвинска, и более любим канализадвинцами, так как именно в этом направлении лежала станция Сапилки, окружённая заповедными лесами... глубокими и чистыми озёрами... милыми глазу художника деревеньками и сёлами русского образца... дорогими сердцу мещан дачными товариществами и другими прелестями хорошего, здорового отдыха зачуханных урбанизацией граждан.
В центре привокзальной площади стоял памятник академику Курбатову, ещё в тридцатые годы изобредшему квантовый редуктор, на базе которого в последствии был разработан вариант пульсарной пушки разжижающей всё твёрдое, в том числе и мозги целых народностей. Каменный академик смотрел в направлении ж.д., и, указательным пальцем вытянутой руки, как бы призывал: все туда, под Сапилки, там хорошо, там яблоки и грибы! И эта последняя, окаменелая поза сутуловатого учёного выглядела как некий знак покаяния в содеянном при жизни.
Под Сапилками были не только яблоки и грибы но и охотничьи заказники, где отводили душу отцы города и нужные им люди. Впрочем...
Саша Лобз по привычке опаздывал. Он подлетел к пригородным кассам за несколько минут до отправления поезда.
Увидев пёструю кучу велонарода, он ещё более разволновался, вытащил деньги и хотел было рвануть за билетом, но...
Грузимся! - браво скомандовал Пирожковский и трижды выстрелил в небо.
Трофисты бежали вдоль поезда ища удобного для парковки велосипедов вагона. Их было немало, человек тридцать.
А я билета не взял... - шепнул Саша близбегущему, долговязому мужику в рыжей бороде, с пальцами обмотанными чёрной изолентой.
Это плохо! Это крайне плохо! - сурово выпалил тот и отвернулся, давая понять, что с "зайцами" он однозначен.
Саша удивился, но ничего не сказал.
Вагон был найден и полностью аккупирован велобратвой. Незнакомые знакомились, знакомые вспоминали былое... было шумно и весело. Случайные попутчики скоро не выдержали и перешли в другие вагоны.
Места у окна Саше не досталось, он сидел между двумя парнями. По иронии судьбы, долговязый нелюбитель "зайцев", оказался напротив и тоже посередине. Слева от него, у окна, сидела девушка, на первый взгляд не имевшая никакого отношения к велотрофи: на ней была брезентовая штормовка поверх тёмносинего вечернего платья, колготки от "Левантэ" и чёрные лаковые туфли на высоком каблуке... По правую руку от себя долговязый имел очень некрупного паренька, отличительной чертой которого были пикантные усики закрученные кверху, на манер тех, что носил Эркюль Пуаро в известном фильме.
Лобз, Саша. - тихо представился парикмахер.
Алексей Максимыч Миражжаев! - отгремела рыжая борода, кстати, постриженная довольно ровно.
Лобзу почему-то стало смешно.
Почти Горький.
А я и есть горький! И у тебя ещё будет возможность в этом убедится! - сказано было очень громко, но похоже без зла.
"Манера такая..." - решил дамский мастер, привыкший говорить тихо, вкрадчево, не всегда понятно.
Тот, что при усиках сказался Пипиншафраненко Сержем, девица - Соня Берштольц, двое других - Вася Батарейкин (впоследствии Плотник) и Толя Кумысов (впоследствии Вегетарианец). И никто из них в тот момент даже представить себе не мог, что этим вот составам они проведут почти все выходные грядущего лета, избороздят родное подканализадвинье и вдоль, и поперёк, и по диагоналям, и съедят тем самым не один пуд соли... и халвы.
**
Колёса стучали...
Колёса стучали, вагонное радио сообщало о следующих остановках, призывало соблюдать в поезде чистоту и порядок. Вошли контролёры. Оказалось, что обилеченных только двое, Миражжаев да Валя Актрисова. Начался торг. Пирожковский был в ударе. Суровые дяди в казённых одеждах получили по пятидесяти рублей на брата, то есть где-то по три с полтиной с каждого "зайца", против двенадцати, если брать в кассе.
Часа полтора стучали колёса.
Миражжаев приставал к девушке, он громко цитировал героев кино и мультипликации: "Вот когда я зажгу нефть, вам будет хорошо..." или "Куда идём мы с Пятачком - большой-большой секрет..." Его голубые, бесхитростные глаза искрились, как у школьника, которого только-только приняли в пионеры и мама, в этой связи, подарила ему велосипед "Орлёнок". Пипиншафраненко рассказывал о своей любимой работе, он служил директором краеведческого музея. Кумысов зачем-то стращал новых друзей концом света, могло показаться, что он представляет собой некую религиозную секту, типа "Аум Сенрикё". Батарейкин достал фотоаппарат и стал снимать, чем вызвал негодование Миражжаева, Алексей Максимыч страшно не любил позировать, и считал что фото - занятие бестолковое и даже вздорное, а что касается памяти, то его память, мол, и без того хороша. Беллетрист-любовник задавал провакационные вопросы и наслаждался новым обществом.
А я - гений! - вдруг взорвался Алексей Максимыч, и взгляд его погрузился в карие Сонины глазки.
Все переглянулись - это было настолько неожиданно и смело.
Мон шер, - бархатно молвил Пипиншафраненко и вытащил линзу из левого глаза, будто бы снял монокль для протирки, - продолжайте, силь ву пле, это занятно... - и что-то закапал в глаза.
Но я действительно - гений! Меня даже на работе так зовут! Или вы не видите этого, Сонечка! Чёрт побери, какое на вас платье!
А хотите я вам стихи почитаю? - сказала Соня Берштольц смущённо.
Свои? - живо откликнулся парикмахер-философ-поэт.
Разумеется. - карие очи сверкнули дерзко, но очень женственно.
Девушка достала из сумки лохматую тетрадь в клеточку и стала читать:
Была я цветком в пустыне,
Затем берёзкой шумела...
Но разве я знала когда либо,
Что стану впоследствии йогом.О, тайная сила знания!
О, глубина и владение!
От разного счастливы прочие,
Но йоги сильны голоданием.
Браво! Очень красивые, мудрые стихи... а главное, к месту. - Саша посмотрел на Миржжаева, улыбаясь так, что в улыбке его ничего не читалось, - И вы действительно голодаете?
Представьте себе, по двадцать суток без отрыва от производства. - в голосе девушки слышались ноты достоинства, - Более того, я с отвращением отношусь к алкоголю... и к мясу, и к рыбе, и к птице... - и потупив взор, точно молодая графиня смущённая отважным гусаром, довершила справку, - Уже восемь лет.
А к яйцам? - Лобз входил в раж.
Не поняла?
Ну, как вы относитесь к яйцам? Куриным, гусиным... иным...
И к яйцам. - твёрдо сказала девушка, не уловившая подвоха.
А как же Тантра? - Саша решил до конца выяснить ориентацию.
А что это? - удивилась опытная йогиня.
Вопрос девушки остался без ответа. Пирожковский, сидевший на том конце вагона, скомандовал готовиться к выходу, и все стали готовиться.
**
Платформа "Сапилки"...
Платформа "Сапилки" отличалась от других платформ этого направления прежде всего тем, что была уставлена каменными изваяниями различных животных. Здесь были даже лев, кенгуру и два крокодила, сидящие друг на друге, очевидно как символ естественного размножения... то есть человек сразу понимал, что он попал в заповедник.
Велотрофисты шумно высыпали из вагона и стремительно направились к магазину. Брали хлеб, селёдку, сосиски, сгущёное молоко, пряники... но в основном, пиво и водку.
На двухподвесочнике был один Лобз. К нему подошёл парень лет тридцати пяти в белом шлеме и протянул руку.
Владлен. Это твой гроб?
Мой. А почему гроб?
Сколько весит?
Понял.
Сколько стоит?
Понял.
Вон тот парень, у столба, на жёлтом "Трекингфоксе", видишь?
Вижу.
Он работает в бюро похоронных услуг-а-ха-ха-ха! Если что, обращайся. Скажешь, от Владлена. - и удалился.
Лобз оценил юмор, но на всякий случай посильнее затянул пружину заднего амортизатора.
Выглянуло молодое, не летнее ещё, солнце. Спицы сверкали, как блики на мелких волнах, но ощущения моря не возникало, даже запах подпорченной рыбы - вечный спутник продовольственных магазинов, не в силах был перебить ароматы трав, берёзовой коры и разомлевшей земли, готовой уже к любому зачатью...
Мне надо переодеться. - сказала Соня Берштольц, она сняла сумку с багажника и пошла за магазин.
Я чего-то не понимаю... - признался Лобз, глядя девушке в след.
Ничего ошеломительного - обычная туртётка! - пояснил Миражжаев, - И я не дамся диву если она ещё надерёт нам задницы.
Надо заметить, что Алексей Максимыч никогда и ничему не удивлялся. "Видать принцып такой..." - решил Лобз, а вслух произнёс:
Слог конечно изысканный, но содержание архизагадочно... хотелось бы комментария.
Поедем увидишь! - лицо Алексея Максимыча покраснело, он не любил и глупых вопросов.
Соня вернулась через пару минут. На ней была теперь миниюбка темно-зелёного габардина, голубая блузка с глубоким декольте, из котрого так аппетитно выглядывали молочные шарики, и опять-таки туфли на высоком каблуке, но уже коричневые, замшевые и на босу ногу... Узкая талия поэтессы была схвачена поясною сумочкой, из которой торчала рукоять кухонного разделочного топора.
А это ещё зачам? - полюбопытствовал дамский мастер.
Да мало ли дураков среди вас...
Мужчины переглянулись. Миражжаев отвернулся и прорычал страждущим рыком, он вожделел Соню и грезил уже только шалашом.
**
Миша Крюк...
Миша Крюк был тем единственным человеком в Шарабане, который знал маршрут наверняка. Он хорошо читал карту, умел пообщаться с местным населением и был ведущим всегда, а по сему носил прозвище Сталкер.
Одевался Сталкер почему-то неспортивно: белые джинсы, остроносые туфли крокодиловой кожи и всегда пёстрый галстук поверх бледно-розовой тенниски. "Наверно они с Соней друзья..." - подумал парикмахер. Крюк почти беспрерывно пил пиво и смотрел на часы, которые помимо прочего давали краткую справку об атмосферном давлении и температуре тела хозяина.
Он открыл банку "Очаковского", отпил половину, посмотрел на часы.
Значит так, господа, слушай цифры пути: 9:11 по Москве, 36 и 8 по Цельсию - это у меня, и давление зараза падает - это к дожжю. - достал карту, - Сейчас едем так: километров двадцать по ГШ, не сварачивая...
А что такое ГШ? - перебил Батарейкин.
ГШ - это гладкое шоссе. Короче, там будет деревня Капытягино, справа от дороги, туда мы не поедем, уйдём влево. Будет грязно... Очень. - допил пиво и бросил пустую банку в урну, которая стояла у крыльца магазина переполненная.
Небо опять затянуло. Кое-кто надел куртку. К магазину подошли три мужика, по всему видать местные работяги. Они окинули туристов мутными взорами, повели сизыми носами, ухмыльнулись и нетвёрдо вошли в магазин.
По коням! - скомандовал Пирожковский и трижды выстрелил в небо.
**
Минут пять...
Минут пять ехали кучей, за импозантным Сталкером.
Миражжаев сидел на колесе Сони Берштольц, рядом катил Лобз, Пипиншафраненко и Кумысов. Батарейкин отстал, как потом выяснилось, ему сделалось жарко и он остановился чтобы снять куртку. Мужики педалировавшие перед Соней оглядывались на неё и в их лицах читалось интимное напряжение. Вероятно зелёная миниюбка девушки открывала слишком волнющие перспективы.
Обрати внимание, какие узкие у неё щиколотки. - шепнул Алексей Максимыч Лобзу.
Не понял?
Обожаю!
Не нахожу в этом особого шарма... - Саша провоцировал.
Да ты, я вижу, - ноль в женском вопросе!
От голоса Миражжаева Соня обернулась.
О чём это вы?
О смысле жизни... - отбрехался парикмахер.
А-а-а, ну тогда желаю успеха...
Нет, так просто отпускать Миражжаева Лобз не хотел.
А ты случайно Эдгаром По не увлекаешься?
Это мой настольнейший автор! А что?
Поговаривают будто он был некрофилом... зубы покойниц очень любил... целовать.
Провокатор! - взревел Алексей Максимыч и, чтобы не общаться больше с противным попутчиком, поравнялся с милой Сонечкой, но Лобзу, обернувшись, крикнул, - Я посмотрю, как ты запоёшь на своём двухподвесочнике когда грязь-матушка начнётся!
Понятие "грязь-матушка" для философа-беллетриста действительно оказалось новым, поэтому он промолчал.
Да - минут пять ехали кучей.
Э-э-э-не-ма-гу так! - взревел Владлен Сикушкин и вырвался вперёд.
В считанные секунды красный "Пежо" Сикушкина оторвался от остальных метров на сто.
Ого! - выдохнул Лобз и бросился догонять.
Шли колесо в колесо: Сикушкин, Лобз, Батарейкин (догнал-таки), Миражжаев, Кумысов, Пипиншафраненко и тот парень на жёлтом "Трекингфоксе". Шли внатяг, потея, сморкаясь и отхаркиваясь. Протекторы гудели... ветер трепал майки и куртки... мысли были не у всех.
Ну братцы, за вами ехать истинное наслаждение! А попробуйте-ка вы за мной. - Вася нарушил строй и обошёл Сикушкина.
Лобз сделал так же и сел на колесо Батарейкину, а когда обернулся, то увидел мрачное лицо Владлена, который теперь замыкал группу. Дальше никого не увидел тогда Саша Лобз.
**
Игра была принята...
Игра была принята всеми, но не все могли держать такой темп. Отставая минут на семь, за лидерами шла другая группа чуть большая числом, и что самое удивительное, тут была и Соня Берштольц в миниюбке и на высоких каблуках коричневой замши.
Деревня Капытягино открылась гонщикам сразу после подъёма, она сиротливо лежала внизу, среди картофельных полей и перелесков. Слева от дороги стоял хороший густой лес, которому и суждено было принять велотрофистов.
Подъём оказался чрезвычайно крутым. Извилистый и затяжной он вымотал всех. Лобз слышал как тяжело дышит Батарейкин и видел как изнурённо раскачивается его спина. Саша и сам дышал как загнанный конь и давил на педали из последних сил, но больше всего ему хотелось поскорее закончить эту пытку. Нервы сдали: "краснокожий" вильнул и пошёл на обгон. Вася не ожидал такого перемёта, он стал переключаться: механизм затрещал противясь безумному натягу цепи и Батарейкин, как показалось Лобзу, покатился назад.
Очутившись на гребне холма и увидев внизу деревню, Саша понял что это финиш и расслабляться не стоит. Он переключил передачи под спуск и, всем, что осталось, налёг на педали...
Вторым пришёл Миражжаев, следом Батарейкин, чуть позже Кумысов и Пипиншафраненко, а там и Сикушкин подкатил. Специолист по ритуальным услугам где-то затерялся.
Вкус победы и вкус поражения владели сердцами этих людей в ту минуту. Но пусть кто-нибудь скажет, что это самые неважные из вкусов.
Оклимавшись, Лобз подумал: "С этими ребятами кататься можно". Он достал бумагу и ручку, и записал номера телефонов.
Гордый Владлен свои цифры зажал, сославшись на скверный характер жены. Он стоял на обочине и, глядя в направлении несчастной деревни, беззвучно метал нецензурь.
**
Ждать пришлось...
Ждать пришлось долго. Солнца не было, дул колючий северный ветер и слегка накрапывал дождь. Горячие, потные тела вмиг остывали, что принуждало трофистов надевать куртки, и всё равно зубы кое-у-кого постукивали. Кое-кто косился на хлипкую колею ведущую в лес. Опытный турист Миражжаев достал термос, печенье, шоколад. Лобз и Батарейкин сели ему на "хвоста". Остальные пили пиво и потрошили воблу.
Подвалила вторая группа, возглавляемая Жанной Берестовой и Соней Берштольц. Последним тут был Пирожковский. Он соскочил с велика и резко кинулся в кусты. Через минуту оттуда послышались выстрелы.
Очевидно запор... - прокомментировал Лобз.
Все посмеялись.
Ну вы, блин, лоси... - председатель набивал барабан новыми патронами.
А стрелял-то чего? - спросил Алексей Максимыч.
А вот когда долго не ссыш, а потом ссыш - радость?
Посмеялись все кроме Жанны, стоящей чуть в стороне. На ней была серая майка с надписью "nike", чёрные велосипедки без надписи, лёгкие велотуфли с вентиляционными сеточками, и... и всё! Ноги и руки девушки покрытые гусиным пупырьём были почти фиолетовыми от холода. Лобз сжалился, у него в рюкзаве были запасные велоштаны и шерстяной пуловер тонкой вязки. Но Саша, оказавшийся в такой компании впервые, не был уверен. Он приблизился к Миражжаеву и прошептал своё намеренье.
Не вздумай! - опытный турист выпучил глаза, - Лучше конфетами угости!
Мужественная девушка благодарно улыбнулась и приняла конфеты.
Потом Саша не раз ещё убедится, что Жанна Берестова и Соня Берштольц принадлежат к той удивительной плеяде слабой половины населения, которая не пассует ни перед ками силами природы, и ни при каких обстоятельствах.
Самым последним прикатил Сталкер. Он истекал потом и дышал так шумно... так шумно! Миша выпил две банки пива к ряду и тоже сказал: "Ну вы, блин, лоси!" Потом он сказал, что ехать ещё часа два с половиной, до реки Лещ.
Там и привалимся! - заключил Сталкер и посмотрел на часы.
**
Грязь-матушка...
Грязь-матушка и впрямь оказалась нещадной. Красноватая глина в перемежку с песком, размытая дождём и размятая тракторами, хлюпала и чавкала, как взбешённая хищница... но велотрофисты не давали себя сожрать. Пропесоченные цепи хрустели, напесоченные обода жутко скрежетали о напесоченные колодки, в спицы и переклюцатели лезли какие-то посторонние предметы, из под колёс впереди идущих летели комья и брызги, залепляя задним очки... Но страшно было только первое мгновенье, когда твой новенький, чистенький байк... и сам ты весь с иголочки...
Чуткий и пластичный парикмахер быстро освоился в грязи и, по-спортивному оп-оп-опкая, скоро опять оказался в числе убегающих.
Удивлению Лобза не было границ, когда он увидел кто тут лидирует.
Кто это? - спросил Саша у Пирожковского.
О, это гордость нашего клуба - дед Савелий!
Дед Савелий на совей старенькой "Украине" пёр, как ни в чём не бывало, ни кому не уступая колеи. Его морщинистое лицо казалось разгладилось и сияло, точно у юноши спешащего на свидание.
Вот так! - сказал на это Миражжаев, - Велосипед может стоить и выглядеть как самолёт, но прокладка главнее!
Поскольку Сталкер плёлся в хвосте, гонщикам приходилось останавливаться буквально у каждой развилки.
Через час глиномеси, Сталкер решил заглянуть в карту.
Ну всё, мужики, дальше будет не так грязно, но будет... - после этих слов Миша Крюк выпил сразу три банки пива.
**
Река Лещ...
Река Лещ славилась не только живописными берегами и рыбными омутами, но и родниками. Некоторые из них были настолько значительны, что имели свои имена: Изумрудный, Ненаглядный, Певун, Бессмертный... Последний был самым популярным и считался святым.
Предание гласит: старшая дочь купца Елизарова была не слишком хороша собой и долго не могла выйти замуж, а после того как средняя и младшая сёстры её были сосватаны и обвенчаны, бедняга и вовсе слегла. Выписанный из столицы доктор сказал что девушка больна неизлечимо - по теперешнему это анкология печени. Бедный купец места себе не находил. А сколько он денег извёл на гадалок, самопальных ведунов и самородных знахарей так это одному Богу теперь известно. И вот однажды к купеческому дому подошла нищенка и попросила подаяния, дворовые хотели было прогнать побирушку, но хозяин заметил и велел принять странницу и накормить как следует и даже денег ей дал на одежду - уж очень вид у неё был жалкий. Старушка от денег не отказалась, но и в долг не пошла. "Знаю о твоём горе, купец... - молвила она, - Вижу ты человек щедрый, помогу и я тебе. На реке Лещ есть родник крестом осиновым помеченный. Трижды покайся, трижды прочти "Отче наш" и трижды искупай болезную в той воде. Всё. А меня не ищи." Так купец и поступил. Через неделю девушка пошла на поправку, зарумянилась, стала реагировать на шутки, через месяц уже вышивала как прежде, да с песнями... а через полгода нашёлся и суженый... Молва мгновенно облетела округу и потянулись к роднику колеки и юродивые... впрочем, все, кому по разной причине нехорошо жилось на Руси. Счастливый купец отвалил денег и подход к источнику вымостили дорожным камнем а вокруг ключа словчили мраморную купель.
Туристы же этот родник не жаловали - уж слишком людно там было всегда, поэтому-то и решили привалиться у Изумрудного, самого дальнего и дикого.
**
Подъезд к Изумрудному...
Подъезд к Изумрудному оказался не простым. Дороги как таковой не было, а была старая заросшая высокой травой колея вдоль просики. Больше шли чем ехали, буквально через каждые двадцать метров на пути лежали деревья. Приходилось останавливаться раскантачивать ноги, перетаскивать велосипед через препятствие, опять вкантачиваться... а через двадцать метров всё повторялось. Впереди Лобза шла Жана Берестова, он смотрел на её сильные, синие ноги и удивлялся выносливости девушки. Свой туристический "Трек" с багажником, гружёный много чем (в том числе и маленокой складной табуреточкой, и косметичкой с дамскими мелочами), девушка поднимала легко и даже изящно, словно это была какая-нибудь плюшевая игрушка.
Мон шер, - послышалось сзади, - а не проще ли пройти этот бурелом шагом? И педали будут целее... пуркуа па?
И они шли пешком совсем не отставая от остальных. Добросовестный Миражжаев везде пытался ехать, даже там где это было совсем ни к чему. Он падал, матерился но не уступал своим принципам. Саша и Серж подтрунивали и резвились. Заметив насмешников Алексей Максимыч побагровел, сплюнул и прорычал:
А пошли-ка вы в пень! - и тоже спешился, и шагал пока просека не закончилась.
Когда просика закончилась, начались пески. Колёса вязли, педали крутить было архитрудно. Миражжаев и тут беспрерывно падал. Соня Берштольц, в сердцах, сбросила туфли и бежала так, но потом одумалась и вернулась, подобрала обувь и засунула под резинку, какою сумка крепилась к багажнику.
Мало никому не показалось. Отличился Вася Батарейкин, он понял, что на песке главное держать руль прямо - чуть вильнул и сразу хана. Когда все измучились окончательно и двигались пешим строем он один продолжал педалировать... правда не быстро.
Километров через пять остановились. Развилка. Сталкер открыл банку пива, отпил, посмотрел на часы, на карту... Все ждали. Ждали и отставших. Вася фотографировал, и даже Миражжаева, пока тот возился с задним переключателем. Подошла Соня с босыми ногами, следом дедушка на старенькой "Украине" - он почему-то хромал, и рослый мальчик девяти лет на бордовом велосипеде с пышным названием "Виктория".
Все? - спросил Пирожковский.
Кто-то посчитал. Потерь не было.
Направо. - тихо сказал Сталкер, и уже сам себе, - Чёрт, давление падает...
Оставалось совсем немного. Тропа устланная хвоей и шишками, твёрдая после песка, казалась верхом наслаждения. Еловый лес дарил путникам лёгкое целебное дыхание. Всем было хорошо, и даже очень.
Я гений! - вскричал Миражжаев, наверное от избытка любви и радости, и лесное эхо звонко обтрепало этот лоскут дикого восторга о вековые стволы сосен и елей.
**
Добрая струя...
Добрая струя чистейшей ледяной воды била прямо из отвесного берега, словно из трубы двенадцати дюймов. Далее вода тянулась через сочный изумрудный травостой к руслу реки, которое со временем отступило от своего берега метров на двести. Трава своим пышным ростом и густым окрасом действительно поражала глаз - вероятнее всего, отсюда и пошло название.
Река в этом месте напоминала скорее большой ручей чем маленькую реку. Растительность в округе настолько буйно себя представляла, что если закрыть глаза и забыться, а потом вдруг очнуться, то не сразу и сообразишь где, в каком уголке Земли, ты находишься... как частенько бывает после глубокого дневного сна.
Вася выбрал самую высокую точку и снял великолепный пейзаж, который впоследствии был увеличен и украсил одну из экспозиций краеведческого музея.
А дров-то, дров-то сколько! - восхитился Алексей Максимыч и зачем-то полез на сосну, - Вот такие леса обожаю! Я - гений!
Гений, несмотря на солидную бороду, оказался удивительно проворен, он в считанные секунды достиг кроны немолодого дерева. Наверняка барышни отметили это.
Развели огонь, вытянули натруженные ноги. Дым костра и треск горящих веток пробуждали в душе самые добрые, самые откровенные чувства, как в детстве... как на заре... как вначале... возникало ощущение единства всего сущего... и вечность казалась нестрашной.
Кто-то варил суп, кто-то - сгущёнку... Валя Актрисова жарила сосиски... Жанна Берестова резала хлеб... Соня Берштольц читала свои стихи:
Я знаю звёзды рядом,
В них тысячи миров...
И я бросаю взгляды
Сквозь тучи комаров.
Голос Сони звучал мягко, напевно, с лирическим дамским надрывом, почти как у Беллы Ахмадулиной...
Лобз, сам иногда рифмовавший, воспринимал чужую поэзию чисто фонетически, как песни битлов... как речи хороших политиков... Он попытался потом воспроизвести услышанное, но получилось не слишком изящно:
Мужчины, вы же рядом...
Но что за хренатень?
И я бросаю взгляды,
Как тени на плетень.
Начитавшись стихов, Соня Берштольц принялась трапезничать. Она достала из своей сумки пол-литровую банку баклажанной икры и четверть буханки чёрного хлеба. Эта скромная, постная снедь настолько быстро была поглощена хозяйкою, что никто и не заметил была ли она вообще. Пипиншафраненко резал бекон, "Дай и мне?" - сказала Соня. Затем, девушка съела одно яцо у Лобза, три кусочка сыра у Батарейкина, куриную ножку у Пирожковского, и отведала соевой сметаны у Кумысова.
Пирожковский закурил. Ему было сытно и хотелось полежать. Он достал из своего рюкзака туристический коврик, расстелил у костра и отошёл на минуту в кусты. Соне тоже было сытно и хорошо, и тоже хотелось полежать. Обнаружив пустой коврик, она запросто легла на него, блаженно вытянулась, зевнула и, казалось, мгновенно погрузилась в сон. Её длинные, открытые почти до основания, ноги очаровательно нежились близ огня... Пирожковский ничего не сказал, он сел на траву, привалился к дереву и курил, искоса поглядывая на Сонины ноги.
Миражжаев тоже поглядывал на Сонины ноги. Все поглядывали на Сонины ноги. И только Валя Актрисова да Жанна Берестова по-прежнему возились с едой.
По всему было заметно что Валя Актрисова девушка старательная и аккуратная. На два шампура сразу она нанизала дюжину сосикок, да так ровно, что это напоминало рельсы и шпалы. Сосиски чуть дымились истекающим жиром, издавали баварское благоухание и так аппетитно румянились, что наблюдавшие исходили слюной. Когда продукт был готов, Валя осторожно воткнула шампуры в землю, с тем, чтобы жарево поостыло. В это время завязался очень активный и пламенный разговор. Тема касалась всех, её поднял Вася Батарейкин.
Вчера я смотрел телевизор... - дожевал сыр, проглотил, икнул, - Сказали, что курс доллара будет расти и к новому году...
Ну и что! - оборвал Миражжаев, - Это мы уже проходили! - он махнул рукой и потащился к реке мыть свой велосипед.
Финансовый вопрос не долго висел над костром, его сменила тема велоаксессуаров, а потом Пирожковский вспомнил как в прошлом году ездили в Питер через Астрахань и как там, в Астрахани, объелись арбузов и помидоров, и дристали всю ночь, а утром, когда тронулись в путь, хором стонали, ибо в чреслах свербило зело.
Откуда-то взялась гитара. Пели дуэтом, Миша Крюк и Жанна Берестова, аккомпонировал Толя Кумысов. "Прекрасное далёко...". Под шум аплодисментов дедушка Савелий разлил последнюю водку и предложил выпить за исполнителей.
Когда шум затих, и нужно было закусывать, все увидели, что сосисок нет. Соня по-прежнему дремала, но уже отвернувшись от голых шампуров.
Вида не подали - закуски и без того хватало.
Общего разговора не получалось, а были разговорчики между двух-трёх, и картина привала со стороны напоминала бульканье супа в старой прокопчённой кострюле.
Серый занавес неба дырявился, как говорят иногда старушки, - просьяивало. Солнце вырывалось на несколько минут, сразу становило теплее и даже жарко. Юный берёзовый лист трепетавший на легком ветру лоснился в лучах, точно смеясь от счастья.
Пирожковский стоял у костра в позе водника, то есть задницей к огню, очевидно сырая земля что-то напела ему в ягодицы. Саша подошёл и заговорил в своей обычной манере - вопросом.
А почему, собственно, "Шарабан"?
Потому что нам всё по шарабану-а-ха-ха-ха! - при этом Лёня выхватил пистолет и трижды выстрелил в небо.
Что? - непонял дамский мастер.
Что что? - не уловил председатель.
Что по шарабану-то?
Да всё! Ха-Ха-Ха! Шутка. А если серьёзно, то не знаю... Так повелось.
Часа три длился обед. Уже и насытились и отдохнули слихвой, а всё лежали, болтали о разном да постреливали из стартовых пистолетов, которых было два (второй у Сталкера), очевидно от избытка любви и радости.
Не нравится мне всё это! Не велотрофи, а какой-то "пикник на обочине"! - негодовал Миражжаев.
Согласен. - отвечал Саша, - Пора бы уже.
Лобз тоже помыл свой велосипед и смазал цепь, и теперь смотрел на него и любовался... хотелось ехать на этой прелести, ехать... ехать... ехать...
**
Сталкера развезло...
Сталкера развезло, он что-то непевал себе под нос и пытался мчаться. Его велосипед вихлялся, чудом избегая столкновения с деревьями. Через полчаса кто-то выразил сомнение:
А мы не заблудимся?
Не смеши мои коленки! - крикнул Сталкер в ответ.
Буквально за вторым поворотом дорога закончилась.
Бугреевский тупик... - тихо констатировал дед Савелий.
Шарабан упёрся в деревянный щит зелёного цвета, с квадратным вырезом под ружьё. Метрах в двадцати пяти от щита чернел круг земляного месива, образованный копытами крупных животных. Этот страшноватый пятачок, окружённый четырьмя столбами с мощными прожекторами наверху, был обнесён колючей проволокой... что-то вроде цырковой арены. Чуть правее, метров пятнадцать от круга и столько же от щита, стояла зелёная, как и щит, избушка на высоких металлотрубчатых ногах. И наиболее пикантная деталь: дорога, как таковая, прерывалась метров за пятьдесят до щита, далее шла узкая, ровно для ног одного человека, дорожка, выложенная кафелем... голубые и белые плитки чередовались в шахматном порядке... Кумысов проехал по кафелю и сказал: "Ништяк!". И все проехали по кафелю.
Велотрофисты стали гадать как это всё здесь происходит.
По-моему так: - высказался Лобз, - охотника, прямо со службы, как есть в рабочем смокинге, подвозят в служебном лимузине к щиту, на котором стационарно закреплена снайперская винтовка, нацеленная в определёное место... Шеф выходит из авто, вдыхает чистого лесного воздуха и заметив: "Боже, хорошо-то как...", направляется к спусковому крючку... на ходу снимает кашемировое пальто и передаёт его телохранителю... подойдя к винтовке он оглаживает её, проверяет заряд, прикладывает плечо, смотрит в прицел, и, почувствовав себя Робином Гудом быть может, даёт отмашку... В сторожке слышится шевеление, команда передаётся по рации, вспыхивают прожектора и... на тросу, посредством специальной лебёдки, в центр круга вытягивается кабан, а то и лось...
А почему на тросу? - недоумевает Вася Батарейкин.
Видишь ли, Вася... Зверь-то он хоть и зверь, а ведь не дурак, чтобы добровольно идти на свет да под мушку охотнику...
Балаболы... - встревает дед Савелий, - Всё тут гораздо иначе. Это кормушка. Зверя подкармливают, он привыкает и в определённый час приходит сам... Рефлексия! Павлова небось читали? Свет включается неожиданно... жертва мечется - кругом проволока, а проход узкий... пока найдёшь в суматохе...
Минут пять стояла тишина. Люди далёкие от охоты, да ещё таким специфическим способом, переживали информацию глубоко...
А можно я на твоём велике прокачусь? - вдруг сказала Соня Берштольц, обращаясь к Миражжаеву.
Алексей Максимыч вспыхнул, его глаза налились маслом "автол"...
Не раздумывая! Ах, Соня, да я для вас хоть... - он посмотрел в небо, окинул романтическим взором окружающий лес, но не найдя очевидно более достойного дара, подставил своего дорогого "коня" под обворожительные бёдра поэтессы, туго обтянутые темно-зелёным габардином.
Эта идея понравилась всем. Стало шумно. Менялись машинами, слышались критические замечания, слова восторга, выражения белой зависти...
Примерка закончилась так же внезапо как и началась. Саша Лобз стоял у щита и смотрел сквозь вырез туда, где время от времени разыгрывалась эта "царско-думская" драма, и не принял участия в общей игре. Он вспомнил почему-то как они с отчимом поехали однажды на Лысый бархан зайчика погонять, и как за ними погнался верблюд... еле ноги унесли.
Очнулся Саша от выстрелов Пирожковского, которые донеслись уже издали. Он обернулся, никого не было, и его велосипеда не было, лежал только кондовый "китаёз" Сони Берштольц. Саша быстро сообразил, вскочил в седло и пустился вдогонку.
**
Велосипед Сони Берштольц...
Велосипед Сони Берштольц мало того что был неуклюж и очень тяжёл, но страшно скрипел несмазанной цепью, а кривыми шатунами вызывал неодолимое отвращение... "Неужели это она их погнула?" - подумал парикмахер.
Долго гнать не пришлось. Соня катила последней. Ей было очень неудобно в модельных туфлях, они всё время соскальзывали с контактных педалей... но смелая, выносливая девушка вида не подавала.
Слушай, а как тут у тебя переключаются скорости? - спросила она, увидев рядом с собой Лобза.
Он объяснил.
Мне нравится твой велосипед. - сказала она.
А я его даже люблю. - сказал он.
А как тебе мой?
Так же как и тебе...
Давно хочу поменять, да всё никак...
А ты принципиально так ездишь?
Как?
В бальном...
А хочешь я стихи тебе почитаю?
Хочу.
"Я знаю звёзды рядом..." - читала она.
Он уже слышал эти стихи, но не перебивал, ему понятно было её состояние, к тому же он сильно тревожился за свой велосипед, так основательно вымытый - Соня совсем не умела объезжать грязь.
Они изрядно отстали от остальных. Ехали по следам и на выстрелы председателя. В перерывах между стихами Соня жаловалась, что эти "ёканые" сосиски совсем её "заманали". Временами она сварачивала в кусты и пускала ветры...
Не подслушивай! - кричала она из кустов.
Но он слушал, и не находил в Сонечкином чревобурчании ничего противоестественного, ничего антикультурного, и даже напротив, он хотел её поддержать... он тужился, но газы не шли.
Соня первой не выдержала и попросила вернуть ей её велосипед. Саша с удовольствием выполнил просьбу. Ехать стало значительно приятнее.
Вдруг откуда не возьмись выскочил Миражжаев. В глазах его был керосин.
Почему отстаём? - Алексей Максимыч светился улыбкою нехорошего следователя.
Видишь ли... - начал было Лобз.
Ну-ну... - буркнула борода и умчалась прочь.
Вечерело. Небо, совсем освободившись от серой фаты, клонило свой ярко-оранжевый лик за рваную линию лесной верхотуры, словно пыталось заглянуть под розовую рубаху завтрашнего дня. Домов ещё не было видно, но уже слышался лай собак, мычание коров, кто-то заводил пускачём трактор. Селяне готовились к вечерней дойке...
Когда они подъехали к шоссе, где их ждали, начинало смеркаться.
Дело дрянь! - сказал Пирожковский, - Мы можем не успеть на последнюю электричку.
Почему это? - Батарейкин посмотрел на часы, он-то был уверен в своих силах.
Скинулись по пятёрке: женщин, стариков и детей, а так же весёлых чрезмерно, загрузили в "Камаз" и...
Успели.
**
Компания...
Компания в велотрофи - это всё. Бывалые говорят: не важно куда ехать, как ехать и на чём, главное - с кем!
Сперва катались вдвоём. Оказалось что они живут на одной улице и могут позволить себе совместные прогулки и в будни, после работы.
Аллё! Здравствуйте! - обычно звонил Лобз, более свободный в своём рабочем режиме, - Не откажите в любезности попросите Миражжаева Алексея Максимыча?
Минуточку, его ещё надо найти...
Миражжаев трудился в известном рекламном агенстве дизайнером по металлу, поэтому найти его было не легко: он то указывал что-то сварщикам, то взнуздывал фрезеровщиков, а то и совещался с мастерами компьютерной графики...
Слушаю! - наконец звучало на том конце и Лобз тут же видел эти голубые, ребяческие глаза, обрамлённые огненной бородой.
Это я, Саша...
Ну-у, привет... - в голосе Алексея Максимыча сразу появлялись тёплые нотки, хотя и очень сдержанные, - Чего хотел-то?
Хотел пригласить тебя... покататься. Ты как?
Это можно! - тепла становилось чуть больше, - Я сегодня до пяти. Давай в пять пятнадцать, у памятника Зажарину.
Условились.
И они встречались и выезжали за город, и терялись в пригородных просёлках. В хорошем темпе, подначивая друг друга, наперегонки, они катались до сумерек и проезжли по 50, 75, а бывало и по 100 километров.
Если сели на велики два мужика,
Кто-то отстанет...
Наверняка.
Не беда -
Если жить остаётся хотя бы неделю,
Есть надежда что "Я" одолею.
Себя!
Миражжаев звонил только в субботу, неизменно в 22:30.
Здарово! Грязь месить поедешь?
Однозначно!
Ну, тогда так: в 7:10 на Контролёвском вокзале, у пригородных касс.
Понял.
Вот и весь разговор.
Когда мужчины обсуждают дело,
Слова - лишь точки между строк,
Которые сурово, до предала,
Ложатся на просоленный висок.
**
Месить грязь...
Месить грязь - это о-о-о!
Это чрезвычайно здорово, это архизамечательно: целый день на природе... чистый, напоённый лесными ароматами воздух всей грудью... тропа извилиста, полна неожиданностей, да с выходом на болото или в реку... Брод - это о-о-о! А по шпалам, километров двадцать!
Шоссейники говорят, что в велотрофи отсутствует ощущение полёта, скрость, мол, не та. И возможно они правы, по-своему. Впрочем...
Приезжаешь домой, тело гудит, как струна контрабаса, кислород в крови избыточен, адриналин выжжен в ноль, сон безмятежен и лёгок... Правда надо стирать форму, мыть машину, смазывать цепь и тросики, регулировать тормаза, править колёса... но это потом - неделя велика.
А как приятно на коротком привале выпить горяченького чайку, сидя на пне, да под хорошую романтическую беседу... К примеру, о женщинах.
Женщин любили... но каждый по-своему. Лобз будучи дамским мастером, и вообще человеком светским, хорошо знал как хорошо иметь хорошую светскую женщину в хороших светских условиях... Дикий же, протуризненный Миражжаев горячо настаивал на любви с туртётками в палатке.
Природа-мать! Она... Эх, кабы вволю! - яростно изнемогал Алексей Максимыч.
А как же горячая вода? До... и после... - подзуживал парикмахер.
Далась тебе эта горячая вода, когда природа-мать вокруг!
Ну я-то скажем обойдусь... а дама?
Это иллюзия, мой друг! Туртётка тем и отличается от твоей дамы, что ей не нужны парниковые условия для получения ... - поискал другого слова, - Понял?
Ну хорошо, я согласен испытать сей первозданный эквилибр! Найди двух туртёток и заночуем!
Э-э-э нет, брат - это по твоей части! Ты ведь у нас дамский мастер!
И дамский мастер поискал, но свет, в лучах которого он кувыркался, оказался скуп на туртёток. Дамы же от любви не отказывались, но месить грязь до... и после... никак не хотели. Тогда Лобз предложил Миражжаеву сделать это на дому, но тот был крайне категоричен, заявив, что природу-мать он никогда не променяет ни на какие диваны и пуфики.
**
Кататься вдвоём...
Кататься вдвоём становилось всё труднее. Взрослые люди, они быстро исчерпали друг друга. Хотелось не только спортивного счастья, но и радости общения.
А не пополнить ли нам компанию? - предложил Лобз.
Туртётками?! - загорелся Алексей Максимыч.
Турмужиками!
Взгляды их встретились, произошла реакция.
Согласен! Но не больше шести! В целом.
Предлагаю: Пипиншафраненко, Батарейкин, Кумысов.
Всё?
Ну можно ещё деда Савелия.
К чёрту деда Савелия! Пиши: Соня Берштольц!
Не годится!
Почему это? Савелий значит годится, а Соня - нет? Дискриминация!
А ты видел какой у неё велосипед?
А я ей свой дам! У меня два!
Записал!
Что записал?
Ну ты же сказал, запиши Соню...
Ага, понял. Тогда так: каждый должен иметь при себе термос! Хватит сидеть на "хвосте"!
На следующий же день Саша Лобз приобрёл литровый термос... из нержавейки.
**
Да...
Да - Миражжаев был бесспорным лидером. Он и трезв был всегда, и картой владел, и на просиках ориентировался, как леший, и к середине лета набрал такую форму, что угнаться за ним было некому. Вот только с туртётками было хреново. Соня Берштольц от велосипеда его не отказалась (он даже велотуфли ей купил с шипами для контакта), но... то ли ей Пипиншафраненко нравился, то ли в самой было что-то не так... поди пойми их - этих туртёток...
**
**
В Шарабане...
В Шарабане посмеивались над командой Миражжаева, считая их безумцами, которые рвут задницы ради иллюзий. Однако из клуба не исключали и даже в ИНТЕРНЕТе, на странице Шарабана появилась особая статья о некой элитной группе "Шарабан-велотрофи-ЭГО" под управлением Алексея Миражжаева.
Иногда Пирожковский поручал ЭГОистам разведку неизведанного маршрута, иногда сам ездил с ними, иногда они ездили с ним и его Шарабаном...
Одним словом, жила Миражжаевская стая... жила!
**
**
Закрытие сезона...
Закрытие сезона произошло 24-го октября, на берегу одного из Девических прудов, что в семнадцати верстах от Зажаринского торфяника.
Народу съехалось тьма... человек 150, если не больше.
Развели костры, натянули волейбольные сетки... зазвенели гитары... Соня Берштольц читала свои стихи... Вася Плотник и Толя Вегетарианец затеяли армреслинг на пне... Пипиншафраненко доставал шампуры из рюкзака... Погода была чудесная: не слишком ясная, но сухая и тёплая.
Пирожковский вынул из своего баула и, бережно развернув, пригвоздил к двум соснам плакат, где аршинными буквами, красным по белому, глаголелось:
"ГОСПОДА ШАРОБАНЦЫ И ШАРОБАНКИ! В ЭТОМ ГОДУ НАШЕМУ КЛУБУ ИСПОЛНИЛОСЬ РОВНО 103 ГОДА! УРА ТОВАРИЩИ! И ПОМНИТЕ, ЧТО КОГДА-ТО, НА ЗАРЕ ТУМАННОЙ ЮНОСТИ, ЧЛЕНОМ НАШЕГО КЛУБА БЫЛ САМ ФЁДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ!"
и подпись фломастером:
искренно ваш, господа, предклубом Л.Э.Пирожковский.
Прочитав начертанное красным, правдолюб Миражжаев побагровел как никогда. Он кинулся на Пирожковского и схватил его за грудки.
Что же ты написал, гад! - ели и сосны роняли хвою, словно рыдающие блудницы слезу, - Достоевский никогда не сидел на велосипеде! На каторге сидел, а на велосипеде - никогда! Понял?
Не докажешь, идиот! - хрипел предклубом.
Докажу! - рычал Миражжаев.
С трудом освободившись от "изолированных" рук, Пирожковский отскочил на несколько шагов, выхватил пистолет и навёл на неприятеля... прямо в сердце.
Соня перестала читать свои стихи, Батарейкин и Кумысов замерли на локтях, Пипиншафраненко так и не успел вынуть шампуры... умолкли гитары и мячик не прыгал над сеткой... все затихли и напряжённо ждали развязки. Даже солнце скрылось за облако, а зеркальная гладь пруда покрылась неприятною зябкою рябью.
Стреляй гад! Стреляй! - Миражжаев рванул на себе майку и все увидели суховатую грудь, подёрнутую густым рыжим волосом, - Стреляй! - и не моргая посмотрел на Соню, которая с трудом удерживалась от слёз.
Лёня сплюнул, сплюнул ещё, нервно дёрнул рукой и разрядил всю обойму... в небо.
Да ладно вам, мон шеры`... - вклинился Пипиншафраненко, - Что вы ей-богу, как дети... Пора за стол, силь ву пле...
Все уселись на брёвна и стали потрошить рюкзаки. Только Алексей Максимыч не садился. Он метался перед плакатом, как озадаченный Ленин... К нему подошла Соня и, положила руки на грудь. Прикосновение горячих женских рук преобразило лицо бунтаря... он даже снял очки и отбросил их в сторону... а между тем её пальцы путались в его грудных волосах, ища быть может соски...
Лёша! Милый! Дорогой! - торжественно, так чтобы слышали все, произнесла девушка-поэтесса, - Я согласна стать твоей женой! - и, немного помолчав, добавила, - А Достоевский... ну его! Нам и так хорошо! Правда?
Алексей Максимыч смотрел на неё как заколдованный, с явным трепетом и вожделением. Минуту помедлив, он взял девушку на руки и подбросил, высоко-высоко... и поймал... и ещё подбросил, и опять поймал... и ещё... и ещё... И всем стало ясно: Алексей Максимович Миражжаев не просто физкультурник, а физкультурник в квадрате... и даже в кубе.
Горько! - крикнул Саша Лобз.
Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко! - подхватили шаробанцы и шаробанки.
И молодожёны сплелись в медовом поцелуе, и закрытие сезона превратилось в настоящую велотурсвадьбу.
Послесловие
И люди бывшие людьми
Людьми остались -
Когда иные жизнь кляли,
Они катались...Когда иные спорили,
Они катались...
Когда иные грабили,
Они катались...Как дети - в ярких колпаках
И в куртках пёстрых,
И в разноцветных башмаках... -
Легко и просто.И солнце каждый выходной
Для них вставало,
И осень негой золотой
Сопровождала.И физкультурная борьба
Для осознания,
И незаметная мольба
О созидании.
И ещё, автор соболезнует тем, кому произведение показалось не интересным и скучным. Он не стремился сказать что-то новое, значительное... судьбаносное... он просто наслаждался процессом. Правда, иногда, получив забавное словосочетание, или новый для себя фонетический ход, он вспыхивал гордостью, наивно полагая, что именно это место вызовет у читателя особый восторг.
Москва,
Живописная,
29.11.98.